Неожиданная встреча

Вначале
была Сибирь

Это было в конце пятидесятых годов прошлого века. Я возвращался из Красноярска поездом Пекин - Москва. В Красноярск попал неожиданно. Дело в том, что на Красноярской дороге работали электровозы, закупленные Министерством путей сообщения во Франции. То ли зима для них была чересчур холодной, то ли «мировые стандарты качества» оказались не такими уж качественными, но они дружно начали выходить из строя. Нечем стало водить поезда. Важнейшая Транссибирская магистраль практически остановилась. В Красноярск срочно со всей страны направили тепловозы, машинистов для работы на этом виде тяги и ремонтные бригады.
Я работал старшим мастером по ремонту тепловозов в депо, когда меня вызвали в кабинет начальника.
- Вот что, дорогой мой Марат, - начальник депо впервые назвал меня по имени, - ты человек холостой, детей у тебя нет, так что сегодня вечером едешь в Красноярск.
Ничего не понимая, я молча смотрел на начальника депо. А он, не обращая внимание на моё недоумение, продолжил:
- Директива очень серьёзная, на сборы времени мало, подбери 25 хороших слесарей, составь список необходимого инструмента, запасных деталей и агрегатов, передай его моему заместителю, а сам собирайся и организуй сбор бригады, да не забудь в столовой получить сухой паёк на три дня, команда уже дана.
- Вы хоть скажите, что мы там будем делать? - ничего не понимая, спросил я.
- То же, что и тут - ремонтировать тепловозы, всё остальное вам объяснят на месте. Да, помощником с тобой едет мастер Фурман. Времени нет - беги!
И я побежал. Фурман - это хорошо. Гриша Фурман - лучший друг, мы в один год закончили институт, учились в одной группе. Гриша - человек надёжный, организованный и волевой. В институте, чтобы продолжать учёбу, ему приходилось работать учителем математики в вечерней школе. Он не забывал и обо мне, подыскивая работу репетитора для высоковозрастных учеников. Сейчас он живёт в Израиле, в городе Ашдод. Мы с ним случайно в сети нашли друг друга и часто встречаемся в skype. Ему скоро 85 лет, но он бодр и по натуре оптимист и жизнелюб.
Вечером в депо подали два вагона: плацкартный для нас и грузовой для инструмента и запчастей. Вся бригада была в сборе, и мы быстро загрузились. Подошёл локомотив, и нас вывезли на станцию.
Ехали очень быстро, обгоняли скорые и курьерские поезда, останавливались только для смены локомотива. Через два дня уже были в Красноярске. Встретил нас заместитель министра путей сообщения по локомотивному хозяйству, специально прибывший в Красноярск для восстановления нормального движения поездов на этом важнейшем для страны направлении. Кратко нас проинструктировал, мы всё поняли и сразу же приступили к работе. На раскачку, как сказал замминистра, времени нет.
Работали днём и ночью, никакой режим не соблюдался. Профсоюз молчал, но платили хорошо, и слесари, понимая обстановку, не роптали. В таком режиме трудились месяца два, пока нас не сменила бригада из другого депо. Своих ребят домой я отправил с нашими вагонами, а сам, задержавшись в Красноярске, выехал поездом Пекин - Москва.
И вот лежу в купе на второй полке и думаю о том, как лучше израсходовать деньги, заработанные в Красноярске. А получил много, такой суммы никогда в руках не держал. Надо послать побольше денег родителям в Винницу, купить маленькой сестричке хороший подарок, себе - новый костюм, модные туфли, рубашку и, конечно, фотоаппарат, о котором мечтал давно. На этом фантазии заканчивались. Квартиры у меня нет, в общежитии, где живу, вроде всё есть и, сколько ни думал, ничего больше придумать не мог. Спать не хотелось, деньги «тратить» тоже надоело, и я стал сочинять стихи. Скорее, эпиграммы. Это моё, как сейчас говорят, хобби. В голову пришла рифма, мне она понравилась, всё время её повторял:
Что ни скажешь,
сразу спорит,
Слово скажет -
глупость спорет.

«Мы - артисты»

Кто-то мне рассказывал, Пастернак, восхищаясь рифмой «ведь мы - ведьмы», говорил, что он её изобрёл, но никак не может придумать, куда приспособить это «изобретение». Примазавшись к лику великого поэта, лежал и думал, чем дополнить строчки рифмы и кому их посвятить, когда вдруг заскрежетали тормоза и поезд остановился. Яркие буквы на здании вокзала возвещали о том, что это Омск. В коридоре вагона стало шумно, громкий топот указывал на то, что в Омске в вагон вошло много пассажиров. Вошедшие громко разговаривали и смеялись, их совсем не смущало то, что уже полночь и пассажиры могут спать. Возмутиться не успел, как дверь купе распахнулась, и в проёме показался высокий толстый человек, в котором я сразу узнал знаменитого в то время конферансье Гаркави. Мне показалось, что он никак не может протиснуться и сзади его кто-то аккуратно проталкивает. Наконец, он просочился внутрь и сразу заполнил всё купе. От него сильно пахло перегаром. Наверное, я поморщился, так как он, глядя на меня, с расстановкой, медленно произнёс:
- Вы ничего такого не подумайте, молодой человек (пауза), мы не алкоголики, мы артисты, артисты мы!
- А я вас хорошо знаю, вы Гаркави, конферансье, часто выступали у нас в Доме культуры транспортных втузов, что на Втором Вышеславцевом переулке в Москве, а я учился тогда в МИИТе.
Гаркави радостно выдохнул и весело произнёс:
- Ну, тогда сработаемся, молодой человек, а теперь - спать. Мы очень устали: концерты, банкеты, концерты, снова банкеты. Я вас спрашиваю, кто это может выдержать? Это, молодой человек, может выдержать только концертная бригада Московской госфилармонии!
Он лёг на нижнюю полку и сразу же захрапел. Теперь стало ясно, что за шумная ватага ввалилась в наш вагон в Омске. Ещё полчаса в коридоре было шумно, затем, очевидно, все нашли свои места, и в вагоне наступила привычная ночная тишина.
Михаил Наумович Гаркави - очень интересная личность. В молодости работал актёром в МХТ у Станиславского, влюбился в молодую талантливую певицу, ушёл из театра, сопровождал свою возлюбленную во все гастрольные поездки как личный конферансье. Певица не выдержала такого напора, и вскоре они поженились. Так Гаркави стал первым мужем знаменитой исполнительницы русских народных песен Лидии Руслановой и, как говорят, первым эстрадным конферансье молодой республики. По словарю Ушакова: «Конферансье - участник представления, преимущественно эстрадного, объявляющий и разъясняющий публике программу представления и занимающий публику беседой в перерывах между отдельными номерами».
В нашем купе оказалась ещё одна артистка - молодая танцовщица Настенька. Девушка была хороша собой, и я невольно ею залюбовался. Она посмотрела на храпящего Гаркави, улыбнулась и, не обращая на меня внимания, начала раздеваться. Это пренебрежение меня задело, я отвернулся, но через несколько минут почувствовал резкий запах, как мне показалось, лекарственного препарата. Настенька сидела в купальнике и сосредоточенно растирала ноги какой-то мазью, баночка с которой стояла на столике. Запах был настолько резкий, что я не выдержал и сказал, что маленький объём купе не рассчитан на такой удивительно тяжёлый «аромат». Девушка посмотрела на меня так, что стало понятно - на дружбу с молодой танцовщицей у меня теперь нет никаких шансов. Она ничего не ответила, но делать массаж прекратила, выключила свет, легла на полку и отвернулась к стене. «Вот так всегда, Маратик, выдержки вам не хватает, вы всегда стремитесь всё испортить», - с сожалением подумал я, и настроение упало окончательно.

В ресторане,
да в ресторане…

Пробивающийся в окно свет восходящего солнца разбудил меня. Гаркави ещё спал, Настенька лежала с открытыми глазами. Поздоровался, она не ответила и отвернулась. Я всё понял и пошёл умываться. Когда вернулся, Гаркави уже проснулся. Я пожелал ему доброго утра.
- Надеюсь, что так оно и будет, молодой человек, - ответил Гаркави, - желаю, чтобы у вас оно тоже было добрым.
Поблагодарил его, вздохнул и виновато посмотрел на Настеньку. Она не обращала на меня никакого внимания.
- Вы что, молодые люди, уже успели поссориться? - спросил Гаркави.
- Просто этого молодого человека с высшим образованием никто не научил культуре общения с женщиной, - сказала Настенька таким тоном, будто в купе, кроме неё и Гаркави, никого больше не было.
Я промолчал.
- Очень интересно, очень интересно, - пробормотал Гаркави и для своего веса довольно легко встал, взял полотенце и вышел. В купе наступила гнетущая тишина: Настя красила ресницы, я тупо смотрел в окно. Вернулся Гаркави.
- По-моему, пора позавтракать и выпить кружку пива, - бодро сказал он. - Как вы думаете, молодой человек, вагон-ресторан уже открыт?
Встали мы поздно, уже скоро одиннадцать, а ресторан открывают в десять.
- Очень хорошо, значит, пора, - сказал Гаркави и спросил, кто - с ним. Я обрадовался такой возможности, сразу согласился и попросил разрешение как старожил купе выступить сегодня в роли хозяина. Гаркави особо не возражал, а Настенька тут же твёрдо отказалась, и я понял, что вновь совершил очередную ошибку.
В ресторане было многолюдно. Многие узнавали Гаркави и вежливо здоровались. Он, довольный, кивал головой, а я гордился тем, что все видят меня рядом со знаменитостью. Мы сели за столик. Я предложил коньяк, Гаркави сказал, что после вчерашнего это будет кстати. Спросив, что знаменитый конферансье ест на завтрак, подозвал официанта и сделал заказ. «Гость» ел много и «вкусно», на него приятно было смотреть. Мы пили коньяк, разговаривали. А разговаривать с Гаркави было одно удовольствие. Он знал много историй из жизни московских знаменитостей, и я слушал его, открыв рот. Допили коньяк, заказали ещё по сто грамм и вернулись в купе, где никого не было - ни Насти, ни её вещей. Гаркави пошёл к своим коллегам, но вернулся довольно быстро.
- Что произошло, когда я спал? - строго спросил он. - Почему Настенька не хочет ехать с нами?
Я рассказал ему о ночном конфликте.
- Да, понять вас, молодёжь, иногда довольно трудно, - с грустью сказал Гаркави. И вдруг неожиданно:
- А не сыграть ли нам в шахматишки, молодой человек, как вы на это смотрите?
Шахматы я любил, поэтому смотрел на это хорошо. Мы играли партию за партией, и я почти всё время проигрывал. Две ничьи мне, считавшему себя неплохим игроком, было очень не просто пережить. Гаркави заметил моё состояние.
- Право, у вас нет никаких оснований расстраиваться. Вы знаете, молодой человек, что вы играете с вице-чемпионом Московской филармонии. У меня первый взрослый разряд! - гордо пробасил Гаркави. У меня не было никакого разряда, я не был вице-чемпионом и успокоился. Только подумал, почему разряд «взрослый», разве в его возрасте возможен другой, но промолчал.
В купе было очень жарко, проводники топили на совесть. Гаркави расстегнул рубашку, почесал волосатую грудь и загадочно улыбнулся. На мой немой вопрос сказал, что вспомнил один забавный случай, который год назад случился с ним в поезде Москва - Ленинград «Красная стрела». Соседом по купе оказался незнакомый мужчина небольшого роста, небритый и небрежно одетый. «Мужичок», как его мысленно назвал Гаркави, молчал, что-то читал, бормоча себе под нос. Гаркави в поезде читать не любил, смотрел в окно и скучал. Наконец не выдержал и предложил соседу сыграть в шахматы. Тот удивлённо посмотрел на Гаркави, как-то странно пожал плечами и отложил книгу - согласился. Они сыграли несколько партий, Гаркави все проиграл. Ничего не понимая, он предложил сыграть ещё, вновь проиграл.
- Я вице-чемпион Московской филармонии, у меня первый взрослый разряд, - как-то обречённо сказал Гаркави. - А у вас разряд есть?
- Есть, - спокойно ответил «мужичок», - я международный мастер Фурман.
Не знаю, говорил ли Гаркави правду или просто хотел успокоить меня, но его рассказ меня развеселил. Мы пошли в вагон-ресторан, плотно поужинали, изрядно выпили и хорошо побеседовали. Последнее мне нравилось больше всего. Когда вернулись в свой вагон, в коридоре был полумрак и тишина. Проводник сказал, что пассажиры уже спят, и попросил не шуметь. Мы шуметь не собирались, тихо прошли в своё купе и тоже решили отдыхать. Гаркави сразу захрапел, а я какое-то время лежал и думал, что до Москвы ещё два дня, что эта поездка мне нравится, что беседы с Гаркави доставляют истинное удовольствие и будет грустно, когда всё это закончится.

Слесарь -
заместитель
министра

Утром мы вновь двинули в ресторан. Мне нравилось тратить деньги, Гаркави не отставал. Не знаю точно, но четверть плана вагона-ресторана мы вдвоём наверняка выполнили. Гаркави ел много, три-четыре блюда для него было нормой. Он вкушал с удовольствием, мясные блюда обильно поливал соусом, много пил и совершенно не пьянел. Я ему не мешал, спокойно ждал, когда он закончит, потому что после этого начиналось самое интересное - мы пили чай и разговаривали. Говорил в основном Гаркави, мне было любопытно всё. Но вдруг он внимательно посмотрел на меня и спросил:
- А вы почему всё время молчите, молодой человек? Скажите, что вы делали в Красноярске?
Я рассказал. Гаркави удивлённо хмыкнул:
- Да? Не знал, что на нашей железной дороге могут разыгрываться такие страсти. Что ещё интересного там было?
Я подумал и решил рассказать, как бригадир
Зайцев, который приехал со мной, менял с заместителем министра автосцепку на тепловозе. Как-то ночью в вагон, где мы жили, прибежал дежурный по депо и сказал, что на двух тепловозах надо сменить автосцепки, заместитель министра рвёт и мечет, под поезда выдавать нечего, а у него совсем нет людей. За время работы в Красноярске мы к таким «набегам» привыкли, и я задумался, кого бы послать. В это время бригадир Зайцев, который почему-то не спал, сказал, что он сам всё сделает. Голос Зайцева звучал как-то странно, и я понял, что он изрядно пьян. Пока думал, как поступить, Зайцев схватил телогрейку и, шатаясь, выбежал из вагона. Я подумал, будь что будет, и лёг спать. Несмотря на то, что Зайцев - мужик здоровый, в таком состоянии он никак не мог поставить на тепловоз тяжёлую автосцепку. Трезвым делал это легко. Проходящий мимо заместитель министра решил помочь. Почувствовав, что кто-то сзади пытается поддержать автосцепку, Зайцев матом обложил добровольного помощника и как опытный слесарь стал давать команды, что и как надо делать, при этом смачно ругаясь. Заместитель министра безропотно выполнял все его команды, и они благополучно заменили две автосцепки. Затем молча покурили и разошлись. Зайцев так и не понял, кто ему помогал, - заместитель министра был одет в рабочую куртку. Всё объяснил ему потом дежурный по депо, с ужасом наблюдавший за их дуэтом и не решавшийся вмешаться. Зайцев вернулся в вагон грустный и протрезвевший.
- Что я натворил, мастер, что натворил! - жаловался он мне…
Гаркави, оказывается, умел слушать. Он слушал внимательно и участливо.
- Что же было дальше? - заинтересованно спросил он.
- А дальше было вот что. Перед нашим отъездом заместитель министра, прощаясь с бригадой, наградил Зайцева именными часами, что-то тихо сказал ему на ухо, пожал руку и крепко обнял.
Гаркави сидел и удовлетворённо улыбался.
- Значит, бригадир его матом, а он ему - часы, - громко захохотал Гаркави. - Он - матом, а он - часы. Ну и дела у вас на железнодорожном транспорте, молодой человек. Где вы находите таких заместителей министра?
Но по его тону я понял, что сюжет ему понравился.
Осмелев, я сказал Гаркави, что пишу стихи, что в институте пытался сочинять миниатюры для студенческих капустников. Он попросил что-нибудь прочитать. Я с удовольствием это сделал. Гаркави задумался.
- Вы знаете, молодой человек, кое-что мне показалось довольно интересным, и, если вы не возражаете, я бы хотел попробовать использовать некоторые вещи в своих выступлениях.
Конечно, я не возражал - я был счастлив.
Мы подъезжали к Москве. Стало грустно от того, что скоро всё закончится. Концертную бригаду встречало много людей: официальные лица, родственники и поклонники. Гаркави окружили плотным кольцом. Он нашёл меня глазами и почти крикнул:
- Молодой человек, общение с вами доставило мне большое удовольствие. Заходите, поболтаем. Я буду рад!
Я хотел спросить, куда заходить, но поклонники уже потащили конферансье по перрону, и он исчез в толпе.