Козловская мужская гимназия: на сломе эпох

Эту фотографию я нашла в частном архиве: семья расстрелянного в 1937 году белорусского поэта Алеся Дудара бережно хранила бумаги, которые при обыске были отброшены как ненужные. На фото - четвёртый класс Козловской мужской гимназии. В 1918 году всем этим мальчишкам было по 14 лет. Как и теперешние школяры, они расписались на оборотной стороне фотографии: детские ещё, свежие, не пользованные автографы. Поверх этих трогательных росписей - химическим карандашом надпись: «А. Дайлидович, 1/11-1936». Это дата последнего ареста поэта. Так во время обыска были помечены все имеющиеся дома снимки.
Сразу три ученика с этой фотографии вписали свои имена в историю науки и культуры своих стран. Михаил Привес - легендарный учёный-анатом, по учебникам которого и сегодня учатся в медицинских вузах, Константин Мещеряков - председатель Госкомитета СССР по использованию атомной энергии и Александр Дайлидович (Дудар) - белорусский поэт, прозаик и критик, первый переводчик пушкинского «Онегина» на белорусский язык.
Такими результатами может гордиться любой педагогический коллектив: один выдающийся ученик в классе - счастливая случайность, два - приятное совпадение, но три - система. Значит, хорошо учили в Козловской мужской гимназии. А если учесть, что всего в этом классе учились 54 человека, что годы их учёбы пришлись на самое сложное время в истории страны, что одновременно с уроками и педсоветами учителя и ученики переживали катастрофический слом эпох, мировоззрений, устоев общественной жизни, работа педагогов гимназии воспринимается как настоящий подвиг.

Из Минска -
в Козлов

В Тамбовском областном архиве вот уже сто лет хранится архив этого учебного заведения. Гимназия просуществовала всего ничего - пять лет, с 1913-го по 1918-й, но сколько судеб несут в себе благодарное воспоминание о ней!
Белорус Алесь Дайлидович оказался в Козлове с матерью и сестрой не по своей воле - в августе 1915 года они были эвакуированы из прифронтового Минска: шла Первая мировая. И Тамбов, и Козлов захлёбывались от беженцев, не имели возможности ни кормить, ни размещать прибывающие эшелоны. В начале сентября группа женщин-беженок, жён оставшихся в Минске железнодорожников, едва ли не штурмом взяли козловскую гостиницу «Трансвааль»*, требуя поселить в ней свои семьи с детьми. Из Тамбова прилетела телеграмма: женщин не трогать, семьи расселить. Поэтому на прошении о приёме в гимназию «сына моего Александра Дайлидовича» стоит реальный адрес: Козлов, гостиница «Трансвааль», № 3. Синим химическим карандашом на прошении начертано: «Зачислить с 25.09.1915 во второй класс». Крупный, хорошо читаемый почерк, твёрдая подпись. Директор Сергей Николаевич Николаев.

Как всё
начиналось

Сергей Николаев был первым и единственным директором классической мужской гимназии, открытой в Козлове в одном здании с коммерческим училищем. Открыть свою гимназию было делом чести для городской Думы - правда, решалось это «дело чести» медленно и тяжело, разговоры о гимназии шли годами, споры о финансировании иной раз пылали, иногда чуть тлели... Наконец отцы города учредили мужскую гимназию за год перед Первой мировой войной и за четыре года до революции.
Из анкеты, которую все учебные заведения должны были заполнить по приказу куратора школьного округа, узнаём: «Козловская мужская гимназия открыта 1 июля 1913 года, плата за обучение составила 80 рублей. Ученическая библиотека до пожара в 1917 году была хорошая, но сгорела вся, ныне имеет 115 книг. При гимназии до пожара существовал великорусский и симфонический оркестры; так как все инструменты сгорели, то необходимо снова приобрести и восстановить оркестр. Кроме того, существует литературный кружок учащихся, читальня и союз учащихся. Сообразно с духом времени учащиеся интересуются более всего книгами общественно-исторического содержания и беллетристикой».

Новатор
и либерал

Из характеристики на педагогов гимназии известно, что на иждивении директора С.Н. Николаева находились жена, трое детей и восьмидесятилетняя мать, так что цену деньгам директор знал прекрасно. Но материальные хлопоты были для него делом не только личным, но и общественным: с трогательной регулярностью появляются в документах канцелярии черновики прошений Николаева о повышении зарплат преподавателям.

* Находилась в районе современной Привокзальной площади.

Да и учебные программы для господина Николаева не были догмой. К примеру, в его гимназии не преподавалась допризывная подготовка, предполагающая, прежде всего, обучение отданию чести и поклонам.
Не было пиетета у директора и к гимнастике. В частности, он просил руководство округа позволить ему существенно уменьшить количество уроков по этому предмету и отдать освободившиеся часы на законоведение. Однако это прошение у куратора Архангельского поддержки не нашло.
Кстати, в документах нет никаких упоминаний о политических недоразумениях между учениками и директором. Наоборот, молодёжь, охваченная общей энергией масштабных перемен, бурлила и гудела в такт событиям, образовывала комитеты и кружки, пыталась управлять учебным процессом, требовала перенести экзамены то туда, то сюда, изменить лекционную систему на репетиторскую и обратно. Николаев же либо принимал активное участие в этом «жужжании», либо с интересом наблюдал за всем со стороны. По крайней мере, все его отчёты дышат пониманием и отеческим умилением.

На переломе

Впечатляет официально-деловая фразеология, которую используют в гимназических бумагах для названия перемен. Очевидно, мы не встретим здесь терминов «Октябрьская революция» или «государственный переворот». Составители официальных бумаг обходятся описательными выражениями: «Ввиду переживаемого трудного времени», «Под влиянием обстоятельств переживаемого времени». Никто ещё не знает, как назвать это «переживаемое» время, но каждый стремится хотя бы на бумаге сделать его понятным, уложенным в осторожные формулировки старосветской стилистики: «Принимая во внимание чрезвычайно неблагоприятные материальные условия учащихся-беженцев, с другой стороны крайне тяжёлую психологическую атмосферу в школе на почве разлада между стремлениями молодёжи и части учительства, идущего против требований трудящихся масс, и связанную с этим полную неплодотвоность занятий…».
О, эти гуманистические устремления раннего революционного времени! «И каких бы политических убеждений мы ни были - мысль одна - просвещение России в духе красоты, правды и свободы…» - пишет в январском циркуляре за 1918 год заведующий учебным округом Бараб-Тарле. И как трогательно - зная последующие события - звучит безобидное распоряжение по округу: «Школьный отдел просит всем преподавателям, вновь поступившим в текущем учебном году, предложить дать подписку о том, что они стоят на платформе советской власти».

Свидетельствуют
архивы

Аккуратно подшитые в папку документы отражают время. Лист 21 дела № 13 фонда гимназии - отчёт директора о пожаре в здании гимназии, который выжег все учебные кабинеты ночью 12 октября 1917 года, лист 23 - распределение учебной нагрузки по классам и учителям, лист 28 - нагрузка учителей после всех согласований, лист 52 - прошение учеников выпускного класса о досрочной сдаче экзаменов на аттестат «ввиду государственной разрухи», лист 38 - протокол собрания старшеклассников по поводу революционных перемен в образовании, лист 54 - об ускорении выпуска в 1918 году, лист 56 - отчёт учительницы естествознания Натальи Агальцовай об экскурсии учеников второго класса, лист 72 - декрет об отделении церкви от государства и циркуляр об административных процедурах в образовании, связанных с этим отделением, лист 90 - методика перехода на новое правописание, лист 91 - перечень учебников, необходимых ученикам гимназии, лист 106 - постановление госкомиссии о введении совместного обучения мальчиков и девочек, лист 107 - циркуляр комиссара народного просвещения об устройстве отдельных уборных для мальчиков и девочек… Революция революцией - уборные уборными. Жизнь невозможно отменить.

Козловские
педагоги

В 1917-1918 году четвёртый класс Козловской гимназии - а значит, и Дайлидовича, и Мещерякова, и Привеса - учили такие учителя, как отец Христофор Потапьев, преподававший закон Божий, Александровский - историю, Студенецкий - пение, латынь (он же классный руководитель), Мелиоранский -
русский язык, Левкоев - математику, Кожевникова - географию, Шальвинская - немецкий язык, Беляева - французский, Белкин - гимнастику.
Коротенькие характеристики учителей в соответствующем листе архивного дела кое-что добавляют к суровой бумаге куратора округа: «Беляева Вера Петровна - на содержании муж без должностей, живут на её зарплату; Левкоев - жена живёт отдельно в Москве, имеет свой заработок, с ним живут сын восьми лет, мать 76 лет; Студенецкий - женат, по совместительству - псаломщик…».
Можно себе представить, как трудно было справляться с четвёртым классом (пятьдесят четыре парня в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет!) несчастному Студенецкому, очевидно, выпускнику духовной семинарии, который бился изо всех своих сил, хватался за все возможности, чтобы обеспечить молодой жене полноценную жизнь...
Николаев платил Студенецкому хорошо - так же, как, например, Мелиоранскому, опытному педагогу с соответствующим образованием. Классный руководитель четвёртого класса получал 480 рублей в год за уроки и ещё 40 рублей сверху - «за исправление письменных работ» (то, что сегодня у нас называется «проверкой тетрадей»).
Кстати, как начислялась оплата за проверенные тетради. Эта сумма в Козловской гимназии выплачивалась один раз - в конце учебного года. Учитель подавал директору расчёт по исправлению ученических работ: количество проведённых диктантов, сочинений, изложений, количество проверенных тетрадей, время, которое было затрачено на каждую из них. К примеру, учительница немецкого языка Мария Станиславовна Шальвинская, представившая расчёт директору век назад, указала, что проверила в четвёртом классе гимназии за год четыре диктанта, четыре грамматических упражнения, восемь пересказов у каждого из 54 учеников и затратила на каждую тетрадь (!) с каждой работой (!) 1,2 часа. Это 1036,8 рабочих учительских часов дополнительно. Конечно, может, госпожа Шальвинская немного преувеличила, но всё равно впечатляет: час - на одну ученическую тетрадь. Даже пусть - половина часа. Имеют ли сегодняшние учителя столько времени на проверку тетрадей?

«Аврора»
и дирижёрская
палочка

Но хватит о материальном. Два трогательных документа из архива Козловской гимназии касаются Владислава Францевича Вержбицкого. Он ничего не преподавал у наших гимназистов, но все мальчики, безусловно, Вержбицкого знали и кое-чему от него учились, так как именно Владислав Францевич руководил теми самыми оркестрами, которыми так гордилась Козловская мужская гимназия и которые сопровождали жизнь учебного заведения и в радости, и в грусти. «Удостоверение. Дано сие учителю музыки Козловской мужской гимназии Владиславу Францевичу Вержбицкому в том, что он с января 1916 года по октябрь 1917-го с выдающимися успехом и усердием, знанием дела и любовью занимался с учениками музыкой, организовывал балалаечный и струнный оркестры, внушив ученикам любовь к искусству. Труды его были оценены и Педагогическим советом, и Родительским комитетом, назначившим ему награду в 200 рублей и самими учениками, поднёсшими ему в подарок дирижёрскую палочку. Что удостоверяют надлежащие подписи и приложенные казенные печати. 25 октября 1917 года».
Обратите внимание на дату документа: в день, когда в Петербурге дала исторический залп «Аврора», в Козлове вручили дирижёрскую палочку учителю музыки. Но и это гимназическое торжество было драматичным: за две недели до него при пожаре погибли почти все инструменты, и оркестры Вержбицкого перестали существовать. Через два дня после получения ценного подарка дирижёр без оркестра, мужественный человек и хороший учитель Вержбицкий передаёт директору следующую бумагу: «Педагогическому совету Козловской мужской гимназии преподавателя музыки Вержбицкого заявление. Уцелели от пожара следующие музыкальные инструменты, находящиеся ныне у учеников: одна скрипка - у Живилова, седьмой класс, один альт - у Шеляпова, шестой класс, одна виолончель - у Дёмина, пятый класс. С почтением - Вержбицкий. 27 октября 1917».

Урок любви
и патриотизма

В январе 1917 года в Козловской гимназии были отменены цифровые оценки - новые циркуляры куратора округа предусматривали такую возможность для педагогических коллективов: пользоваться не цифровыми, а описательными показателями: «отлично», «хорошо», «удовлетворительно», «плохо». Алесь Дайлидович по итогам третьего класса имел лишь «удовлетворительные» оценки и был переведён в следующий класс без задолженностей. И это неплохой результат, поскольку большинство гимназистов грешили долгами по письменным работам и занятиям по некоторым предметам в летний период.
А вот ещё одна важная деталь. В личной библиотеке Алеся Дудара - под таким именем знают в Беларуси Александра Дайлидовича - сохранился учебник из Козлова: немецкая хрестоматия Глейзера, проштампованная именной печатью гимназиста: «Четвёртый класс. А. Дойлидович». На этом оттиске ученик четвёртого класса Дайлидович решительно исправил русское орфографическое «о» на белорусскую орфографическую норму: «а». С благодарностью к чужому - не забывать своего. И такие уроки преподавала ученикам Козловская мужская гимназия.

Из досье «МП»

Анна Северинец - литературовед и писатель. Родилась в 1975 году в Минске, окончила филологический факультет БГУ, аспирантуру на кафедре русской литературы. Автор научных и научно-популярных книг по истории белорусской литературы.