...Экипаж машины боевой

Впервые я увидел его несколько лет назад. На скамейке в сквере за памятником В.И. Ленину сидел пожилой человек в аккуратно отглаженном костюме. Майский ветер лохматил седые волосы мужчины, щекотал обожжённую в красных прожилках кожу на щеках. В руках человек держал старенький аккордеон. Склонившись над ним, он что-то негромко наигрывал.
В этот праздничный майский день в сквере происходили радостные встречи. В густой толпе то и дело возникали шумные людские водовороты, пожилые люди, сбросив груз лет, тискали друг друга в объятиях, целовались, плакали, что-то кричали. Блеск орденов и медалей слепил глаза.
Только к скамейке, на которой сидел человек с аккордеоном, никто не подходил. Я прислушался - старый солдат тихо наигрывал "Три танкиста". Его большие узловатые пальцы осторожно перебирали клавиши, и рождалась щемящая до боли мелодия. Он играл отрешённо, словно и не замечал праздничного кипения вокруг, седая голова склонилась к мехам аккордеона, а на пиджаке в такт мелодии тихонько позвякивали начищенные медали. При этом он полушёпотом напевал:
…И добили - песня в том порука -
Всех врагов в атаке огневой,
Три танкиста - три весёлых друга -
Экипаж машины боевой!
- Танкист? - спросил я, дождавшись паузы.
Из-под редких бровей на меня глянули приветливые глаза.
- Он самый. - И, проведя пальцем по щеке, добавил, - по "фотографии" признали? Да, это особая танкистская примета, никуда её не спрячешь.
- Можно посидеть с вами?
- Место не заказано. - По лицу его пробежала тень. - Тем более сюда всё равно никто не придёт. Нас всего двое осталось, я да дружок мой Михаил, только он в Тамбове, да и безногий - где ж ему приехать. А я всё равно каждый год в этот день сюда прихожу, вдруг да объявится кто-нибудь.
Он опять заиграл "Три танкиста". В его заскорузлых неподатливых пальцах ощущалась какая-то нежная сила, придававшая бесхитростной мелодии пронзительную задушевность. Аккордеон был старенький, хрипатый, на боках его виднелись подтёки клея - видно, не раз его латали-перелатывали.
- Командира моего аккордеон, - сказал солдат. - Когда в медсанбат его увозили, велел мне инструмент взять с собой. "Вернусь, - говорил, - отдашь, а пока владей". Вот и владею до сей поры. А песня эта любимая его была, всегда перед боем он играл её. Думаю, а вдруг придёт сюда, если меня проглядит, так хоть на песню откликнется.
Никита Андреевич Клочков - так звали старого солдата. Войну начал под Сталинградом. Живым, хотя и обожжённым (по лоскутам кожу на лице наращивали) вышел с Курской дуги. А последний свой бой принял на Зееловских высотах в Германии.
- Я механиком-водителем был. Самому-то стрелять не довелось, но сколько ихних пулемётов и пушек потоптал - не счесть. До самой Германии докатил. До того страшенного боя, в котором весь наш дивизион полёг. Только узнал я об этом в госпитале, уже после войны. В десятки военкоматов писал Никита Андреевич, разыскивал боевых друзей. В итоге узнал, что осталось их двое, он да его башенный стрелок.
- Но ведь бывает так, что ошибаются архивы. Я вот здесь уже сколько раз видел, встречаются люди, в списки погибших вписанные. Может, и из наших кто уцелел? Пока ноги таскают, буду сюда приходить.
На следующий год в День Победы я снова увидел Никиту Андреевича на той же скамейке, и опять он задумчиво наигрывал "Три танкиста". За этот год сдал старый солдат, ссутулились плечи, поредела седина…
- Осколок у меня, понимаешь, под сердцем сидит, памятка немецкая. Стронулся он с места, в самое сердце вроде бы упёрся, врачи так объяснили. Полный покой, говорят, никаких движений, если жить хотите. А какой тут покой, когда праздник Победы надвигается. А ну как кто из наших объявится, а меня нет!..
Мы сидели на скамейке в сквере до позднего вечера. Но вот зажглись яркие огни, и люди высыпали на праздничное гулянье.
- Пора мне, - тихо сказал Никита Андреевич. Он аккуратно уложил в солдатский мешок аккордеон. - Прощевай до будущего года.
Но на следующий год он не пришёл. В День Победы я несколько раз проходил мимо знакомой скамейки в сквере - старого солдата на ней не было.